Теперь каждый вечер, когда я иду домой, - если небо ясное, конечно, - получаю в подарок Орион и Сириус. Сириус - всегда, он же самый яркий, Орион - Бетельгейзе, Ригель, а остальное легко угадывается. И еще Альдебаран, Близнецов и Капеллу, если повезет.
А сегодня я поймала Венеру. Обычно ее не видно - после семи она уже слишком низко над горизонтом, а потом и вовсе заходит, но сегодня я ушла пораньше и вот - поймала Венеру
*тоскливо* Что ж я на астронома-то не выучилась, а?
А завтра я после трех недель болячки наконец-то иду на работу
Да, я извращенец, мне нравится ходить на работу, я люблю засиживаться там допоздна, нежно обожаю свое рабочее место, клиентов, коллег, начальство и близлежащий буфет и начинаю скучать по всему этому, если сижу дома больше двух дней
Сказ о том, как Скаинька глазунью жарило. Трагедия с хэппи эндом.
Нынче ночью (утром?) приспичило Скаиньке откушать яичницы. Да не простой, а чтоб глазунья, желточки отдельно, белочки отдельно (повыкидывать нафиг, ибо яичные белочки Скаинька не может ни терпеть, ни видеть). Пошло оно в кухню, спотыкаясь об котов; разверзло холодильник, извлекло оттель три яичка свежих, толькокупленных, воцарило на плиту сковородочку, булькнуло туда маслица и огонь зажгло. Зашипело маслице, взяло Скаинька первое яичко, разбило... и шлепнуло его содержимое на пол.
Взяло тогда Скаинька второе яичко. Разбило его на сковородку, а яичко возьми и растекись желточком по белочку.
- *существительное опущено, прилагательное опущено, глагол опущен!* - возопило Скаинька, ибо второе яичко теперь тоже можно было выбрасывать.
Взяло тогда Скаинька третье яичко. Разбило его на сковородку, и о чудо! Зажарилось яичко как надо!
Долго ли, коротко ли оно жарилось, как глянь Скаинька - а место на сковородке-то и закончилось!
- *существительное опущено, прилагательное опущено, глагол опущен...* - простенало Скаинька, ибо яичницей пахло уже вовсю, и есть хотелось зверски. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Поползло Скаинька за тряпкой, полы мыть, а потом плиту, ибо подлое яйцо и туда попасть умудрилось. А потом сковородку, ибо налип там белок окаянный, мерзопакостный. А потом разверзло Скаинька холодильник опять, извлекло оттель два яичка...
Мораль. Вы не верите, что яичницу можно жарить полтора часа кряду? Тогда мы идем к вам!
Знаете, у меня есть сакральное платье. В смысле, у меня его как раз-то и нет
В общем, есть у нас тут один крохотный магазинчик, с одеждой, которую привозят прямиком из Индии. И вот в том магазинчике есть платье. Офигительное платье, из нескольких слоев чего-то тонюсенького и летящего, на ниточках-бретелечках, расшитое бисером... я на него уже почти год облизываюсь. И вот я все страдаю и страдаю, а оно там все висит и висит, и никто не покупает его... небось, потому, что стоит оно 400 гривен
Ну... суть в том, что сердце мое не выдержало наконец Как только перестану кашлять - бегу примерять, и если оно придется мне впору, то пусть я месяц на макаронах буду сидеть, но платье куплю
@настроение:
и скажите мне кто-нибудь после этого, что я умный
Дисклаймер: из моего тут разве что шахматная партия )
читать дальшеЯ отвлекаюсь от статистических сводок, бросаю взгляд за окно – небо уже совсем ночное – и поглядываю на светленького: занят? Занят. Сосредоточенно вчитывается в бог знает какой по счету рапорт, глаза чуть сощурены, на лбу крохотная морщинка… ручку покусывает. Он выглядит так странно и забавно из-за этой ручки, взросло и одновременно удивительно по-детски, что мне приходится прятать улыбку. Офицер Превентеров ранга одного из наивысших, всемирно известный дипломат, финансовый магнат и всяко начальство Кватрэ Виннер – грызет ручки, занимаясь бумажной работой. Дуо его постоянно подкалывает, Вуфей неодобрительно фырчит, Хиро стоически игнорирует…
А я молча любуюсь, ибо, по-моему, это очаровательно.
Леди Нойн как-то случайно засекла его за этим делом, так потом два дня ходила и улыбалась.
Кватрэ поднимает на меня слегка отсутствующие глаза – взгляд почувствовал, наверное, – и я просто киваю: мол, все в порядке. Он машинально кивает в ответ и снова с головой уходит в отчет.
Во всей штаб-квартире, должно быть, уже пусто. Мы обычно тоже не задерживаемся так надолго, но сегодня Кватрэ, похоже, решил не вставать с места, пока не расправится со своей канцелярией окончательно, а я… ну, а я просто делаю вид, что лишний раз проверяю документацию, хотя на самом деле жду, когда он закончит. Потом, возможно, мы могли бы пройтись, развеяться после целого дня в кабинете – или я просто провожу его до машины. Как бы то ни было, рядом с ним приятно находиться… и иногда я себя балую.
И еще одна шуточка Дуо по этому поводу – честное слово, я сверну паршивцу шею. За всё разом: и за новогодний торт с изысканной кремовой надписью "Трова + Кватрэ", который оно приволокло на офисную вечеринку. И за ворох бумажных сердечек, посыпавшихся в один прекрасный день из карманов моей и кватриной курток. И за караоке-версию сакраментального "Тили-тили-тесто, жених и невеста", посвященную мне и светлышу и исполненную Максвеллом не далее как в прошлую пятницу...
Я долго терпел. Не бил его даже… но ничего. Все будет.
Кватрэ, правда, не обижается – только смеется.
Ладно, может, и не будет… посмотрим. Светленький красивый, когда смеется.
– Трова.
Я возвращаюсь на грешную землю и вскидываю взгляд. Всяко начальство больше не грызет ручек и уже складывает бумаги в аккуратные стопочки. Улыбается мне приветливо:
– Что там у тебя, помочь? Десятый час… по домам пора.
Я молча качаю головой и убираю свои папки в стол.
– Тогда пойдем, – он трет виски, но по-прежнему улыбается. Выключает компьютер, поднимается на ноги. Мы запираем кабинет и вместе направляемся к лифту.
Он никогда не удивляется и ни о чем не спрашивает, несмотря на то, что я задерживаюсь, чтобы проводить его, далеко не первый раз. В смысле, я-то, конечно, изображаю в такие дни занятость, и многие покупаются… но не Кватрэ. Я как-то с самого начала был уверен, что Кватрэ видит меня насквозь – но он никогда ни о чем не спрашивает, просто принимает правила игры… и ладно. Похоже, пока расклад вполне устраивает нас обоих.
Мы молчим, когда ждем лифта, молчим, когда его двери бесшумно съезжаются за нашими спинами, молчим, когда лифт плавно скользит вниз. С Кватрэ вообще уютно молчать.
И когда лифт внезапно зависает где-то между одиннадцатым и десятым этажом, мы тоже молчим. Кватрэ, кажется, от неожиданности, а я… ну а с меня что взять, на то я и молчун.
Потом Кватрэ хмурится, укоризненно смотрит вокруг, поджимает губы – явно демонстрирует лифту вежливое недовольство; и я опять вынужден прятать улыбку, а на его мордашке проступает разочарование: лифт остался не впечатлен и с места не тронулся.
Потом почему-то не срабатывает кнопка вызова диспетчера.
– Это несправедливо, – ворчит Кватрэ и снова трет виски. Где-то в городе икает Вуфей, а я засовываю ладони в карманы, чтобы сдержать желание помассировать своему чуду затылок…
А в лифте вдруг полностью гаснет свет.
И на этот раз Кватрэ выражает недовольство очень коротко и уже не совсем цензурно.
Поддерживаю.
Не то чтобы общество светленького перестало доставлять мне удовольствие, но застрять с ним в лифте не было пределом моих мечтаний… На этой мысли я запнулся, на удивление самому себе ужасно смутился и думать в ту сторону прекратил. Еще и подзатыльник метафизический себе отвесил.
В лифте… Извращенец.
Судя по звуку, Кватрэ со вздохом сползает по стенке на пол.
– Трова, как думаешь, что могло случиться?
Я пожимаю плечами. Кватрэ не видит этого, но ловит неопределенность и печально бухтит себе под нос. Я скрещиваю руки на груди и опираюсь на стенку, противоположную кватриной.
– Ты устал, – замечаю ровно, но он опять ловит суть: забота-беспокойство-сочувствие.
– Заработался, – соглашается Кватрэ и выдыхает что-то вроде скорбного "ны-ыыыыыы…" И просит: – Посиди со мной?
Я молча делаю пару шагов и опускаюсь на пол рядом со светленьким. Он ерзает, устраиваясь поудобнее, и каким-то совершенно естественным и удивительно домашним жестом прижимается щекой к моему плечу… я даже бровь приподнимаю в первый момент. Вот ведь…
А он вытягивает ноги, сдувает со лба челку и невозмутимо произносит:
– Ходи, Трова.
Игривое ты моё.
Я автоматически начинаю с королевской пешки. Мы с Кватрэ частенько играем в шахматы, и за доской, и вслепую, а иногда, обычно по обеденным перерывам, Кватрэ играет с Хиро. Один – стратег от бога, другой – великолепный тактик… наблюдать за ними интересно до дрожи, будто детектив читаешь. И хотя Хиро, по-моему, игрок получше меня, Кватрэ все время говорит – со мной сложнее. Возможно. Пусть я не силен в нападении – зато далеко не каждый сумеет пробить мою защиту.
Кватрэ не задумываясь зеркалит ход белых. Ну разумеется. Он всегда предпочитал открытые начала… там ему просторней. Прятаться за стенками – скорее мой стиль.
Светленький уже не трет висков и, кажется, даже улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ – темно и все равно ничего не видно, так что улыбку теперь можно не прятать – и двигаю к центру королевского коня. Он незамедлительно отправляет туда же ферзевого. Все стандартно.
Я посылаю на баррикады слона… и едва удерживаюсь от привычной рокировки, когда Кватрэ вместо ожидаемого симметричного хода выводит на поле боя второго коня. Удерживаюсь – и замолкаю надолго.
Что-то определенно не так.
Итальянская партия ровнее и спокойнее, за это Кватрэ ее и любит: он предпочитает разворачивать основное действие к середине игры. Защита двух коней, на которую он только что променял родное начало… нет, ее тоже можно развить спокойно, конечно. Но тогда зачем он вспомнил о ней вообще? С другой стороны… можно рискнуть и разыграть ее остро настолько, что…
Рискнуть…
И я рискую прежде, чем осознаю до конца, зачем это делаю. Белый конь прыгает по своему флангу еще дальше, и теперь уже замолкает Кватрэ. Ну да, понимаю. Я и сам не ждал от себя столь активных решений.
А потом он берет и ходит слоном. Намеренно оставляя лагерь черных уязвимым. Намеренно – и куда сильнее, чем я – рискуя в ответ.
– Кватрэ… – выговариваю я… и сбиваюсь, когда его рука – теплая маленькая ладошка с музыкальными пальцами – легонько касается моей. Касается – да там и остается.
– Ходи, Трова, – мягко произносит он.
И я как-то разом забываю практически обо всем, кроме этой лапки – да авантюрной выходки черного слона.
Я изо всех сил пытаюсь понять… во что, собственно, мы играем.
Открываемся. Рискуем. Идем навстречу.
Кватрина ладошка лежит в моей.
Хотел бы я знать, что у тебя на уме сейчас, светлыш…
Я бью конем пешку, атакуя ферзя и ладью одновременно, и одновременно же сам подставляясь под атаку, авантюра черного слона по сравнению с этим – детские игрушки… бью пешку и осторожно сжимаю пальцы Кватрэ своими, осторожно, готовый выпустить в любой момент.
Черный слон бьет симметричную белую пешку. Шах, но слон теперь погибнет. Мы переплетаем пальцы.
Белый король бьет разошедшуюся фигуру. Отступать поздно, Кватрэ, да?.. Подношу точеную кисть к губам… целую ладонь. Пожалуйста… пусть я понял тебя правильно.
Черный конь бьет мою пешку в центре. Светленький не отнимает лапки, поворачивает голову и шепчет мне на ухо:
– Шах.
Голос у него едва слышно сбивается.
У меня так же сбивается дыхание. Увожу короля в угол, уже почти не задумываясь над ходом; нерешительно, все еще нерешительно – провожу рукой по тонкому плечу.
Черный ферзь забирается в глубину моего фланга. Теперь малейшая неточность – и белым конец. Губы Кватрэ скользят по моей щеке. Исход шахматной партии сейчас волнует меня меньше всего.
Белый ферзь делает шажок вперед. Обнимаю свое чудо за плечи, позволяю глазам закрыться, касаюсь сладкого рта поцелуем. Я никогда не целовал Кватрэ раньше. Я уверен, что он просто не может не быть – сладким… Замираю, словно боюсь спугнуть. А ведь действительно – боюсь…
Второй черный конь скачет в центр, нападает на ферзя. Светлыш неровно вздыхает и целует меня сам. Время, насколько я могу это ощущать, останавливается.
А потом Кватрэ уже оказывается у меня в руках, лицом к лицу, и мы тянемся друг к другу, льнем, обнимаемся жадно, как изголодавшиеся по ласке зверята, и я почти выстанываю такое нежное, певучее, медовое на языке – "Кью…"
Он прижимает меня к стене с неожиданной силой.
– Я поймал тебя, – шепчет горячо, я слышу, как колотится его сердце, чувствую, как он подрагивает всем телом под моими ладонями. – Я поймал тебя, Трова.
Он поймал меня, это точно. И белым на нашей доске впору сдаваться: им светит полный разгром.
– Дурачок, – мне трудно дышать, слова выходят шершавыми, неразборчивыми, жаркими. – Я и так твой. Всегда был.
А потом – вспышками. Всполох – и мы целуемся, лихорадочно, нетерпеливо, сталкиваясь зубами. Всполох – и неверные пальцы спешат, сбиваются, соскальзывают с пуговиц рубашек, и мы в унисон задыхаемся от сводящей с ума потребности прикоснуться к коже. Всполох – и Кью по-кошачьи шипит, когда я пытаюсь справиться с молнией на его джинсах, и умоляюще-хрипло вышептывает:
– Скорей…
Всполох, самый яркий из всех – и в нашем лифте внезапно зажигается свет.
Мы и жмуримся, и материмся синхронно.
Потом мы молча рассматриваем друг друга, так и сидя на полу лифта. Мы уже давно доехали до яруса гаражей, стоим на нем с полчаса, наверное – но ни Кью, ни я не шевелимся. Мы просто держим друг друга за руки – и смотрим.
Светленький сейчас хорош неимоверно: полураздетый, взъерошенный, с зацелованными губами, с отпечатком моего укуса на обнаженном плече. И взгляд – расфокусированный, зачарованный. В конце концов я не выдерживаю и протягиваю ладонь, глажу его по щеке. Он тут же целует мое запястье, не сводя с меня широко распахнутых глаз.
– Что?.. – спрашиваю чуть слышно.
– Ты бы видел себя, – шепчет он после паузы. – Трова Бартон… Ты бы только видел себя сейчас.
Ну… если я выгляжу хотя бы на десятую часть так же невероятно… то я его понимаю.
Потом мы с трудом, но все же поднимаемся, приводим себя в относительный порядок и нетвердо вышагиваем из лифта. Наши пальцы по-прежнему сцеплены. Мы не собираемся выпускать друг друга так скоро.
Долго целуемся у моей машины.
– Хочу тебя, – дышит Кью мне на ухо. Я заставляю себя разжать объятия и открываю для него дверцу.
– К тебе, – выговариваю, оказавшись за рулем. – Ты живешь ближе.
Он только кивает… и вдруг издает странный горловой звук, нечто среднее между бульканьем и мычанием. Я встревожено к нему оборачиваюсь, прослеживаю за его застывшим взглядом… и булькаю сам.
Потому что по лестнице в гаражи спускается Дуо Максвелл.
Дуо Максвелл, который показательно уторопился в кино сразу, как только закончился рабочий день.
И физиономия у этого ходячего стихийного бедствия довольная просто до неприличия.
Оглядывается, не замечает ничего подозрительного, ухмыляется, садится в свою машину и уезжает.
Кью у нас стратег от бога, ему хватило и секунды, чтобы сложить два и два. Я справился за полторы.
– А я-то думал, чего это он вокруг Дженни вьется, – глубокомысленно произносит светленький. – А ведь она за лифтовые системы отвечает. Включить там чего, отключить…
– Видеонаблюдение, опять же… – бормочу я и скрежещу зубами. – Я его убью.
Мое чудо внезапно улыбается.
– Не надо, – говорит мягко и оставляет маленький поцелуй на моих губах. – Лучше мы заблокируем этот лифт, когда Дуо окажется в нем с Хиро.
Пары: 3х4… или нет; намек на 1х2, несколько побочных
Рейтинг: РG
Дисклаймер: никого не имею ))
читать дальшеЗемля, А. С. 198, 14.02, 21.45 по местному времени.
Темная комната, Дуо, Кватрэ. Дуо меряет окружающую среду нервными шагами. Кватрэ сидит на подоконнике и методично ломает напополам карандаши.
– Дурацкий день, дурацкий, дурацкий.
– Это день всех влюбленных, Кью. Значит ли это, что ты считаешь всех влюбленных придурками?
Выразительный взгляд.
– Ладно-ладно, я не в счет, я по умолчанию.
– Дуо. Я не считаю, – треск, – тебя придурком.
– Я сам себя считаю.
– Ты просто очень нервничаешь, – тррреск. – Постарайся успокоиться. Пожалуйста.
– Я стараюсь, я спокоен, я совершенно, абсолютно, полностью спокоен, – грохот, – т-твою мать!
– Стул, Дуо. Осторожней. Ушибся?
– Ничего, нормально.
Рука тянется к дверной панели.
– Нет! Не трогай его.
– Кого не трогать, Кью?
– Выключатель. Включишь свет – нас моментально найдут. Ты уверен, что хочешь именно этого?
Дуо передергивается.
– Девочки, – с ужасом произносит он.
– С валентинками, – пугает Кватрэ, и на пару минут оба замолкают, прислушиваясь к шумному веселью в парадном зале. Вечеринка там только набирает обороты.
– Зачем Рилина их всех пригласила? – мрачно вопрошает Дуо. – Хотя нет, стой, не говори, я знаю. Она мстит мне за то, что я пытаюсь увести у нее Хиро.
Кватрэ мог бы много чего порассказать в ответ на эти инсинуации – в конце концов, Лина не далее как сегодня утром советовалась с ним насчет своей валентинки – но он не намерен выдавать чужие секреты и поэтому продолжает ломать карандаши молча.
– Эй, Кью, – нарушает наконец мерный треск Дуо. – А ты что, совсем не волнуешься?
Тррреск. У ног Кватрэ уже покоится солидная кучка обломков. Тррреск.
– Совсем, – отвечает Кватрэ.
Дуо останавливается у окна, опирается руками на подоконник, подается ближе и пристально рассматривает слегка смутившуюся мордашку Кватрэ.
– Совсем, – повторяет он скептически. – А Трова?
– Насчет Тровы не знаю, я у него не спрашивал, – Кватрэ снова – сама невозмутимость.
– Кью, брось, ты знаешь, о чем я, – Дуо безуспешно пытается изобразить строгость. – Ты свое сердечко написал вообще?
Кватрэ улыбается, откладывает целый карандаш в сторону.
– Нет.
Дуо закатывает глаза, всплескивает руками и укоризненно смотрит. Кватрэ просто поводит плечом и отворачивается к окну.
Он мог бы сказать, что не хочет навязываться, что боится выставить себя дураком, что вообще – глупо говорить о чувствах по расписанию, но… молчать ему проще. Кью думает о том, что тихоней быть не так уж плохо, думает о Трове и улыбается еще.
Он не волнуется, нет – но ему ужасно грустно. А уйти нельзя, Рилина просила остаться хотя бы до полуночи, и он обещал. Ничего. Два часа переживет, куда денется.
– Так, – голос Дуо звучит уж слишком понимающе. – Сиди тут, ладно? Я вернусь сейчас.
– Дуо? Куда ты? – Кватрэ даже слегка вздрагивает от неожиданности.
– Пойду поищу чего-нибудь выпить. А то похоронное настроение в этой комнате можно резать ножом.
Кватрэ мог бы сказать, что напиваться – не выход, что от спиртного у него моментально начинает болеть голова, что он может понадобиться Рилине, а для этого желательно стоять на ногах – но он просто кивает и улыбается в темноту. Молчит.
Еще через какое-то время вздыхает, снимает галстук, расстегивает пару пуговиц на рубашке. Встреплевает аккуратно причесанные волосы. Так ему почему-то свободнее дышать… скорее бы полночь.
– Вот ты где.
Негромкий глубокий голос от дверей. Кью не отвечает, не двигается, и тогда Трова переспрашивает:
– Кватрэ?
– Да, – откликается он наконец, оборачиваясь и привычно улыбаясь. – Что случилось, Трова? Почему ты бросил Кэтрин?
Трова тихонько фыркает.
– Кэтрин выяснила, кто автор ее сердечка. Поверь мне, я там теперь явно лишний.
– О, и кто же? – с искренним любопытством спрашивает Кватрэ.
Трова загадочно усмехается, скрещивая руки на груди.
– Угадай.
Кватрэ ненадолго задумывается, наморщив лоб, – а потом широко распахивает изумленные глаза:
– Ты серьезно?!
Трова вопросительно приподнимает бровь. Кватрэ не видит этого, но эмоцию ловит и смеется – коротко, но естественно, ненаигранно.
– Ты ни за что не доверил бы Кэтрин малознакомому парню, Трова. И я точно знаю, что ни Хиро, ни Дуо не посылали ей валентинок. Несложно понять, кто остается.
Трова ощущается позабавленным, озадаченным и восхищенным одновременно.
– У тебя золотая голова, Кватрэ, – полушутливо говорит он.
– Спасибо, – Кью снова смеется. – Вуфей продолжает удивлять меня. Честно говоря, я вообще не думал, что он придет.
– Я тоже, – соглашается Трова, подходит ближе, опирается на стену. Он не делает попыток включить свет, и Кватрэ улыбается одними глазами. – Итак, господин Виннер. Почему вы прячетесь здесь один?
– Я не один, я с Дуо, – замечает Кватрэ, ловит от Тровы мгновенное смущение-замешательство и отмахивается: – Да не в том смысле, господин Бартон. Мы просто...
Кью трет нос. Дело в том, что раньше ему не приходилось бывать в центре настолько, хм, специфического внимания, и это оказалось ужасно неуютным. Кью трет нос еще. Как бы это объяснить...
– Будто на витрине в день распродажи, – формулирует он наконец, осознает, что вне контекста фраза совершенно невразумительна, открывает рот, собираясь развить мысль, – но от Тровы внезапно ощущается понимание. Третий спрашивает только:
– А где Дуо?
– Э, – содержательно отвечает Кватрэ, опять в замешательстве трет нос, но потом все же признается: – Дуо за спиртным пошел.
Это Трова никак не комментирует, в очередной раз меняя тему разговора:
– Нос чешется?
Кватрэ убирает руку от лица и задумчиво на нее смотрит. Потом переводит взгляд на Трову.
– Да нет... не знаю. А что?
Тот улыбается, редкой для него очень мягкой улыбкой.
– Кэтрин говорит – к поцелуям.
Кватрэ деланно хмурится:
– Ты позволяешь ей читать слишком много любовных романов.
Трова пожимает плечами, и Кватрэ чувствует внутренний смешок:
– Думаешь, ей можно что-то запретить? Она ножи метает, забыл?
– О, – только и успевает произнести Кватрэ, как на пороге возникает Дуо.
– О! – вторит он. – Трова! Пожалуйста, скажите мне, что я помешал.
– Выпить принес? – деловито осведомляется Кватрэ, ловит порцию недовольства-разочарования-раздражения в ответ и едва удерживается от извинений.
– Нет, – сообщает Дуо тем временем. – Ты знаешь, Кью, я тут походил и подумал... пошло оно все!
– Куда? – осторожно спрашивает Кватрэ.
– Туда! – возмущается Дуо. – Это же праздник! Ненавижу чувствовать себя неудачником, всегда, но по праздникам – особенно! Так что я прекращаю хандрить, иду развлекаться-есть торт и заранее приглашаю вас на похороны, если рилинины гости сведут меня в гроб. И вам того же советую. Не сходить в гроб, радоваться жизни, я имею в виду, и, Кватрэ...
Дуо смотрит Кью прямо в глаза и повторяет почти зло:
– Пошло оно!..
Разворачивается и исчезает за дверью.
Кью сглатывает, переводит дыхание. Его рука непроизвольно тянется к отложенному было карандашу, но он сдерживает движение. Трова, впрочем, замечает все равно – а потом щурится, взглянув на подоконник:
– Кватрэ?
– Да? – ровно отвечает Кью, все еще глядя туда, где только что стоял Дуо.
– Кватрэ... что-то случилось?
Кью морщит лоб, глотает свое "о чем ты?", следит за взглядом Тровы, и какое-то время они рассматривают кучку сломанных карандашей вместе.
– Нет, ничего, – говорит он потом и улыбается – самую малость натянуто. – Это просто Дуо.
– Дуо, – эхом повторяет Трова.
– Ну да. Он... нервничал, понимаешь. И я... мне надо было деть куда-то это ощущение.
Трова по-прежнему смотрит на карандаши и слышится очень задумчивым.
– Кватрэ, ты... – подбирает слова, – ты так остро чувствуешь все это? Всех нас?
Кватрэ пожимает плечами.
– От многого зависит. Насколько мы близки, насколько сильны эмоции, насколько они коррелируют с моими...
– Коррелируют? – хмурится Трова. – Ты... тоже обеспокоен?
– Нет, – легко произносит Кью. – Со мной все в порядке, Трова.
И, помолчав, спрашивает:
– Ты искал меня зачем-то?
Трова кивает.
– Я заметил, что тебя нет среди гостей.
Кватрэ капельку улыбается.
– Я сбежал.
Еще один кивок:
– Вижу.
Они молчат снова, и тишина вовсе не ощущается неловкой или давящей – скорее, наоборот, уютной и гармоничной. Оба думают о том, что им нравится – просто молчать друг с другом.
Говорить они тоже начинают одновременно и одновременно же сбиваются:
– Трова...
– Слушай...
Кватрэ смеется и делает приглашающий жест:
– Ты первый.
Трова, чуть улыбаясь, качает головой:
– Давай ты.
Кватрэ скользит пальцами по бочку карандаша.
– Я всего лишь хотел спросить о твоей валентинке. Ты писал что-нибудь?
– Нет, – просто отвечает Трова и замолкает – надолго, Кватрэ уже решил, что продолжения не будет – а потом все же поясняет:
– Понимаешь, это показалось мне... ненастоящим.
– Ненастоящим, – эхом отзывается Кью, и Трова кивает.
– Да. Подсовывать открытки, тайком, без подписи... И я решил – я лучше словами скажу. Так будет... честнее, что ли.
Кватрэ слушает, склонив голову набок, и спрашивает только:
– Сказал?
– Нет, – признается Третий. – Так и не решился. А ты?
– Я?
– Ну да, ты. Твоя валентинка.
Кватрэ опускает голову, челка падает на глаза:
– Я тоже ничего не писал, Трова. Пожалуй, не решился – именно тот случай.
Они опять замолкают. Из парадного зала снова доносятся звуки музыки и дружный смех; танцпол причудливо вспыхивает разноцветными огнями – видны радужные блики. И Трова говорит:
– Послушай, Кватрэ... будешь моей половинкой?
Кватрэ кажется, что он ослышался.
– Кем?..
– Половинкой, – терпеливо повторяет Трова. – Я подумал... Дуо в чем-то прав. Обидно остаться без праздника из-за того, что нам не нашлось пары. И... ведь мы могли бы притвориться. Если это только на сегодня. Что скажешь?
Кватрэ прикрывает глаза. Он отчаянно хочет прочитать Трову сейчас – глубже, так глубоко, как сможет, он отчаянно хочет понять, что скрывается за этим предложением – и отчаянно боится того, что может узнать. Того, что эта игра действительно – просто игра.
Трова расценивает его молчание по-своему.
– Я не настаиваю, я только хочу...
И Кватрэ перебивает:
– Да. Я согласен, Трова.
В конце концов, ему приходилось играть и по более жестоким правилам.
И тогда Трова протягивает ему раскрытую ладонь.
– Вашу руку, господин Виннер. Вы же позволите мне пригласить вас на танец?
Кватрэ открывает глаза, вкладывает свою ладонь в тровину и позволяет увести себя в шумный зал. Музыка на его вкус резковата, он не то чтобы поклонник техно – но с Тровой он готов танцевать хоть под тамтамы племени тумба-юмба. И они танцуют – под техно, и под что-то рок-н-ролльное, и под позорную попсу – Кватрэ вслушивается в тексты и смеется до упаду, сбивается с ритма, отдавливает Трове ногу – тот наблюдает за Кью с откровенным любопытством, и уголки его губ подрагивают, когда он наконец говорит, что отлучится ненадолго: принесет Кватрэ воды. Кью кивком соглашается, кусает губы, чтобы унять смех, провожает Трову взглядом. Потом оглядывается: замечает в толпе гостей Вуфея и Кэтрин, замечает чем-то озадаченную Дороти. Возле выхода в сад мелькает фигурка Нойн. Ни Дуо, ни Хиро, ни Рилины не видно, а присмотреться Кватрэ не успевает: Трова возвращается, держа по стакану сока в каждой руке.
– Пей. Там еще с минуты на минуту пресловутый торт обещали.
Кватрэ послушно пьет сок, а потом Трова кормит его тортом – Кью пытается протестовать, мол, я сам, но Третий пропускает его ворчание, бухтение и пыхтение мимо ушей. Потом они выходят в сад подышать свежим ночным воздухом и задерживаются там – уж больно звезды хороши; Кватрэ слегка зябнет, и Трова приобнимает его за плечи – согреть. Потом они возвращаются и танцуют еще, под что-то пронзительно-блюзовое, под приглушенный свет и вкрадчиво-бархатный ритм, и всего внезапно становится слишком, чересчур – слишком ласковые руки, чересчур правильное прикосновение щеки к щеке, слишком сильное желание прижаться теснее... и Кватрэ понимает, что ошибался.
Ему еще никогда не приходилось играть по таким жестоким правилам.
И он понимает также, что, кажется, игру пора заканчивать. Он уже слишком проигрывает.
А потом они танцуют под что-то блюзовое снова.
Когда Кватрэ немного приходит в себя, он обнаруживает, что полусидит на подоконнике, у раскрытого окна – взъерошенный, неровно дыша, с пересохшими губами. Трова... – Кватрэ щурится, подстегивая мысли – за очередным соком пошел? Кэтрин ищет? Отлучился поговорить с кем?
Кью сглатывает. Он чувствует себя безнадежно нетрезвым, хотя так и не взял в рот ни капли спиртного. Впрочем, неудивительно. Трова всегда действовал на его бедную голову похлеще любого алкоголя.
Кватрэ решает проветриться и чуть нетвердо шагает к открытой веранде. По пути к цели он замечает Дуо – Второй упоенно рассказывает что-то восторженной Хильди и выглядит вполне довольным жизнью: очередная маска, Кватрэ знает, ведь Хиро по-прежнему не видно; и Кью невесело фыркает: у Купидона сегодня, похоже, спонтанное косоглазие.
На веранде Кватрэ внезапно замечает Рилину. Внешне она совершенно расслаблена, но ощущается слегка напряженной, и Кью хочет подойти ближе, однако его опережают. К Рилине решительно направляется Дороти, и Кватрэ отступает в тень.
Он видит, как Дороти резковатым жестом достает из рукава валентинку и демонстрирует ее Лине. И спрашивает что-то коротко: слов не слышно, но интонации различимы, а суть вопроса Кватрэ и так понимает сразу: "твоя?"
Рилина опускает голову – но тут же вскидывает взгляд, смело, она такая смелая, эта тоненькая девчушка-подросток, Кватрэ не может не восхищаться ею сейчас – вскидывает взгляд и кивает. И улыбается. И не отводит глаз.
Дороти смеется и достает из того же рукава еще одно сердечко. Протягивает его Рилине, но взять не позволяет, смеется еще, говорит что-то, от чего Лина смеется тоже и тянется за рукой Дороти... Кватрэ улыбается и опускает голову, не смотрит, только эмоции пьет – облегчение – радость – легкость – смех – нежность... Потом поворачивается и возвращается в зал.
Косоглазие косоглазием, но иногда этот охальник с крылышками бывает просто поразительно меток.
Трова ловит Четвертого уже через пару минут.
– Я вызвал тебе такси, – говорит он. – Нас ждут в паре кварталов отсюда. Ты готов?
Кватрэ смаргивает.
– Такси? – переспрашивает непонимающе.
Трова чуть наклоняется, аккуратно приглаживает встрепанные волосы Кью:
– Солнышко, ты в порядке? – в его голосе слышна тревога. – Такси. Ты же сам меня попросил, устал совсем. И не сюда такси, а подальше, чтобы прогуляться немного... вспомнил?
Кватрэ решительно не помнит ничего подобного – и не то чтобы пытается вспомнить. Он слишком занят тем, что увлеченно, нараспев повторяет про себя тровино "солнышко".
Трова молча обнимает его и уводит прочь. Прильнув к Третьему, Кватрэ в очередной раз думает о правилах, о жестокости... и о том, как жаль, что вечер закончился так скоро.
– Скоро? – негромко удивляется Трова. – Уже почти светает, Кью.
Кажется, рассуждал Кватрэ вслух – но совершенно не обеспокоен по этому поводу. Он слишком занят тем, что мягко катает-перекатывает на языке тровино "Кью".
И пара кварталов оказываются до обидного короткими.
Трова останавливается, и Кватрэ приходится отступить на шаг. Как бы то ни было... вешаться на шею Третьему он еще не готов.
Оба молчат, и Трова наконец произносит:
– Твое такси.
Кватрэ едва сдерживает вздох:
– Да. Конечно.
Трова отбрасывает челку с лица, и Кватрэ под его взглядом на мгновение чувствует себя птичкой в силках. Впрочем, он быстро справляется с этим ощущением, и голос его звучит почти ровно:
– Спасибо за вечер, Трова.
Трова кивает:
– Тебе спасибо. Отдохни хорошо.
Кватрэ склоняет голову.
– Доброй ночи.
– Доброй ночи, Кватрэ, – отвечает Трова, спокойно, так спокойно, а потом легко наклоняется и целует Кью.
...наклоняется и... что делает?..
У Кватрэ перехватывает дыхание, замирает сердце и земля уходит из-под ног. Он не верит, не может поверить – но Трова целует его, губы в губы, как в кино, только по-настоящему – Кватрэ не верит, не может... не успевает поверить до конца, потому что всё – Трова уже отстраняется, так же легко и естественно, словно и не было ничего – отстраняется и открывает для Кватрэ дверцу машины. Его лицо невозмутимо.
И такси трогается с места.
Кватрэ откидывается на сиденье, закрывает глаза и старается не думать о том, что будет завтра.
Мама родная... как бесконечно сложно, оказывается, выбирать телескоп.
*держится за голову*
Зато сколько умных слов я теперь знаю! Рефрактор, рефлектор, экваториальная монтировка, разрешающая способность, линза Барлоу, а-пер-ту-ра *старательно выговаривает*, бленда, кассегрен, юстировка... *чувствует себя жутко умным *
А квест я таки выполнила.
Родная, это не тот, о котором я тебе рассказывала, тот оказался совсем не тем, что нужно
Увеличение этот малыш дает не в 600 раз, конечно, а в 180, да и поле зрения у него немного поменьше, и противоросника нет, а нужен... Зато не 40 кг, а всего 7, и не 6000 у.е., а 250 *пытается уговорить себя, что это не очень много * И, и! Он маленький. 40 см всего длина трубы.
*жалобно* Если я стану приезжать к вам с телескопом, вы ведь все равно будете меня любить?..
Брожу по онлайн-магазинам и фетишу на телескопы. Блин, они прекрасны. А есть вообще просто конфетки, корвалолу мне и друльский тазик, сро-очно
Вот, например.
Эта детка (60х80х40 см) дает увеличение больше 600-кратного Показывает объекты до 15й звездной величины Встроенный GPS-приемник... Одним нажатием кнопки наводится на любой объект из громадного списка... Туманности, галактики, мелкие детали планет... *стонет*